«Чтобы обрести хоть какое-то понимание того, какая драма стала главной в моей жизни, того, что предопределило после неё всё моё будущее, нужно вернуться к событиям, предшествовавшим мюнхенской трагедии. Нужно попробовать воссоздать тот явный незамысловатый трепет, что испытывали мы, будучи частью тогдашней молодой команды. Команды, которая, возможно, как никакая другая в истории футбола, состояла не только из талантливых людей, но и какой-то необъяснимой грациозности. Её происхождение оставалось вне видения и планов даже самого великого Мэтта Басби.

Ничего особенного перед дорогой из Белграда домой мы не предчувствовали. После здорово отыгранного матча, открывавшего нам дверь в полуфинал еврокубка, мы много шутили и смеялись. Через два дня нам предстояла другая важная встреча – с «Вулвэрхемптоном», которая обещала стать определяющий в погоне за третьим подряд чемпионским титулом. Когда мы шли на посадку для дозаправки в Мюнхен, небо было застлано снегом. Не было никакой причины опасаться, что наши собственные горизонты окажутся ограничены…

…Итак, мы пребывали в превосходном положении духа. В салоне самолёта жужжали звонкие весёлые голоса, разбавляемые дружным взрывом хохота; картёжники увлечённо занимались своим делом. Мы летели домой, где, как обычно, расстеленная у трапа красная ковровая дорожка ждала возвращения героев с еще одной викторией.

Следуя с нами по белградскому аэропорту, Басби, безусловно, понимал, что отложить отлёт нельзя было никак. Требование примчаться в Манчестер через заснеженное небо Европы, было продиктовано футбольной федерацией, которая настойчиво отказывалась благословить нашу международную миссию. Согласно нововвёденным правилам лиги, клубу, отыгравшему еврокубковый матч, следовало вернуться на родину не менее чем за 2 часа до начала встречи национального чемпионата…

…По приземлении в Мюнхен мы обнаружили, что взлётно-посадочная полоса была покрыта семидюймовым слоем слякоти. Однако нас уверили, что скоро мы будем на пути домой.

Уверенность исчезла, как только не удалась первая попытка взлететь. Все поникли – не так, чтобы совсем, но довольно заметно. Разговоры поутихли, а картёжники были уже не так увлечены игрой. К третьей попытке оторваться от земли в салоне стояла мёртвая тишина. Я взглянул в иллюминатор: заснеженное поле проплывало мимо нас, но, как показалось, не достаточно быстро. А потом я увидел забор и, мы уже оказались на каком-то доме.

Раздался страшный скрежет металла, всё погрузилось в темноту.

Придя в себя, обнаружил, что я лежал пристёгнутым к креслу снаружи разбитого самолёта. Возле меня  от сиденья оторвало Денниса Вайлетта. Он был в сознании, но, очевидно, ранен. Позже я узнал, что Гарри Грегг и Билл Фолкс помогали пострадавшим выбраться из покореженного судна.

Сквозь воющие сирены я услышал, как Деннис спросил меня: «Что это было, Бобби?» «Что-то очень ужасное», - ответил я и тут же пожалел о своих словах. Денис находился в неважном состоянии, поэтому не следовало говорить ему всей правды случившегося. Но я был настолько подавлен, что не мог разумно мыслить.

Повсюду разбросаны бездыханные тела, среди которых я не узнал даже своих близких друзей – Эдди Колмана, чья семья любовно меня в своё время у себя приютила, и Дэвида Пэгга, с которым у нас общие корни.

Не считая восьми моих одноклубников эта резня, случившаяся прямо перед моими ошеломлёнными, но всё ещё мигавшими глазами, унесла жизни пятнадцати человек.

В конце концов, меня, Грегга и Фолкса погрузили в машину, и мы помчались в госпиталь, рассекая разыгравшуюся снежную бурю. Там ходячих раненых направили в комнату ожидания.

У меня оказалось сотрясение мозга и небольшой ушиб. Туманность в голове то рассеивалась, то снова сгущалась, что в какой-то момент на моём лице появилась беспричинная улыбка. Произошедшие до этого события представлялись мне настолько обычными и рутинными, что с рассветом, казалось, Земля не повернётся вспять. Но, увы, для одной команды всё так и вышло. Меня переполняла злость, я срывался на медицинских работниках, которые, как я думал, не понимали и частички моих чувств. Я кричал на них. Что именно я говорил в ту ночь и последующие дни, теперь уже стёрлись в моей памяти. Но я отчётливо помню боль, которая в сильнейшем своём проявлении меня одолела.

Следующее, что я помню, это первое утро в палате. В соседней койке лежал молодой немец, перед которым была разложена газета. Я всмотрелся в фотографии и понял, что он читает про крушение. «Мне очень жаль», - выговорил он на ломаном английском, увидев меня. В этот момент я был обязан знать, кто выжил, и кто нет.

Мой немецкий приятель перечислил имена и после недолгой паузы сказал: «Погибли». Это была жуткая перекличка, их имена до сих пор у меня перед глазами: Роджер Бирн, Дэвид Пегг, Эдди Колман, Томми Тэйлор, Билли Уилан, Марк Джонс и Джефф Бент. Меня уничтожили словно по частям.

В общей палате, куда я был переведен вместе с некоторыми остальными выжившими, мне стало полегче. Хотелось выкрикнуть «Слава богу, хоть с нами всё в порядке!», но вспомнив о Дэвиде Дункане, который в ту минуту боролся за жизнь, и Джонни Бери с Джеком Бленчфлауэром, которым больше не суждено было играть, от этой затеи я отказался.

Мне было страшно подумать, что творится там, в Манчестере. Поначалу от нас утаивали большую часть информации, но в со временем становилось известно о похоронах, и в глубине души я был благодарен судьбе за то, что там не оказалось меня. Я не представляю, как я бы прощался с товарищами. С тех пор меня коробит один единственный вопрос: Зачем? Зачем я выжил?..»